Мохнатое будилище

Рано утром Вирве скучает. Ей ни фантиков не надо, ни передачи "Зимнее утро в Лихоборах", а хочется движухи. Поэтому птенец медведя с разбега плюхается на меня всеми своими лапами и килограммами и скачет, радостно чирикая.

Если её выпинать из постели, она залезает куда-нибудь повыше и начинает ронять вещи. Причём с разбором, расшвыривает только ненужное барахло, но хочется убедиться, что с таким грохотом действительно упал ластик, а не что-то более существенное.
Если после этого вернуться досыпать, минут через пять на меня снова обрушивается чирикающая туша.

Переупрямить Вирве удаётся редко, и приходится вставать. И ведь она при этом ни жрать, ни играть не хочет - лишь бы никто не спал. Сразу после моего подъёма птенец утихомиривается и идёт заниматься своими делами.

Птенец медведя в состоянии покоя

Про Смыкова

Смыков простудился.
С утра он оглушительно чихает и трубно сморкается, возлежа на гипотетическом продавленном диване (скорее всего, этот диван был когда-то красным в зелёную клетку) в самом тёплом углу комнаты, между двух радиаторов. Через давно немытые окна скупо проникает свет серого зимнего дня. День сменяется вечером, в пыльной замусоренной комнате становится совсем темно. Чтобы не было так одиноко, Смыков прибавляет звук у старенького телевизора, стоящего в противоположном углу, - поскольку, оказывается, вблизи Смыков видит неважно.
По всем каналам показывают какую-то праздничную муть. Скучно. Смыков переключает каналы туда-сюда. Выключает телевизор и звонит другу. Друг пьян, весел и не может приехать, но может потрепаться по телефону и развлечь Смыкова на несколько минут.
Наступает ночь. Смыков температурит. Он ворочается на своём гипотетическом диване под несвежим одеялом и никак не прокашляется до конца в беспокойной полудремоте. А в гипотетическом диване скрипят более чем реальные, давно проржавевшие пружины.