Колумбус Хризостомус Зоммервельт

Чем дольше читаю "Тихое семейство", тем чаще вспоминаю, как мы в классе выпускали газету "Гео" для нашего географа. Географ был, мягко говоря, странный и со странными наклонностями, но газету благодарно читал, складывал куда-то к себе в закрома и, когда его таки поперли, не доставал ея, чтоб помахать "А вот они!.."
Помню, клали ему на стол новый номер (с картинкамы - географ был очень узнаваем и удивительно просто рисовался) и потом сидели за партами с плакатиками "Почитайте газету". Географ послушно читал.
Всего у нас вышло четыре, что ли, номера. Но я из всего безграничного геокреатива помню только это:

Над землей буран бушует,
А у Гео так тепло...
Буря то, как зверь, завоет,
то заплачет... все равно
Гео наш читает "Гео"
и читает этот стих.
Дочитал стихотворенье -
И буран сейчас утих.

И, по-моему, мы были круче Эренбурга с его "Тихим семейством".

У моей бабки была параноидальная идея следить за холодильником. Закончилось это всё немного предсказуемо, но в свои пять лет я впечатлялся ритуалом. Нужно было выключить свет, войти в комнату и сесть перед холодильником. Когда он подаст признаки жизни и зафырчит, следует засечь время и внимательно наблюдать, пока холодильник не перестанет фырчать. И если кто-то попробует отвлечь от сего действа или хотя бы попытается включить свет, судьба его будет печальна.

Понял вдруг, что у меня в детстве не было светофоров. Совсем. И зебр, кстати, тоже не было. Двухполосные улочки в нашем гетто переходили по диагонали, по-пластунски задом вперёд, как придётся. Чтобы в принципе увидеть светофор, нужно было идти на Можайское шоссе, но и там он был вещью не от этого мира, поскольку существовал подземный переход.
Лет в десять я отправился исследовать местность в сторону метро (условно, до метро там нужно было час пиздовать), минут через тридцать дошёл до перекрёстка с пешеходным светофором, посмотрел на него, испугался и ушёл куда подальше самостоятельно преодолевать улицу с довольно бодрым движением.

Вспоминали тут советскую эстраду, и у меня откуда-то с подкорки вылезла жуткая интонация ведущей в блестючем шуршащем платье:
- А сейчас) Хор сурдопереводчиков) исполнит песню) Горная! Лаванда!!))) Слова) Михаила Шаброва)), музыка) Владимира) Матецкого!)))))

Где-то в районе 88-89 года смотрел выступление Толкуновой, что ли, душевно поющей на фоне красной стены. У нас кладовка была покрашена в красный, потом я долго был уверен, что настоящие артисты поют в кладовке, удивлялся только, как им не мешают полки с банками гвоздей.

И только в прошлом году я внезапно осознал, что Евдокимовых было как минимум двое, один шутил, а другой пел про фантазёра. Года в три я был твёрдо уверен, что он один в своём роде, толст и бородат. Когда высказал свою теорию родителям, они спросили:
- Откуда ты это знаешь? - после чего я окончательно уверовал в единого толстого Евдокимова.

Лет в десять я упарывался по шпионским романам. В один прекрасный день я возомнил себя великим пейсателем и задумал написать глыбу о подводных лодках, в которых ничерта не понимал что тогда, что сейчас. Творение носило гордое название "Парадокс", но дальше двух или трёх глав я так и не продвинулся. Помню оттуда только завязку, но, диавол, это было шедеврально.
Место действия - СССР 70-х годов. Персонаж должен был передать кому-то чертежи лодки. Для этого ему следовало пойти на совхозный рынок. Там к персонажу должен был подойти другой персонаж, в мятой голубой рубашке с особым способом зашитым воротом, и поинтересоваться, а где тут продаются патиссоны. На что персонаж с чертежами должен был ответить нечто наподобие: "В душе не ебу, сам ищу".
И как раз в этот день некий офицер КГБ просыпается со страшным бодунищем. Жена с детьми уехали на дачу, дома бардак, надо бы выйти поправить здоровье. Офицер лезет в шкаф, там чистые рубашки кончились. Из кучки нестиранного вытаскивает заштопанную голубую рубаху и думает, что неплохо бы сейчас испить рассолу да закусить патиссоном... Ну понятно, да.
Сейчас понимаю, что из этого можно было бы выжать вполне вменяемый небольшой рассказ, особенно если сделать гэбэшника мелкой сошкой, которой внезапно подвернулся его величество случай. А тогда я вывел его ни много ни мало подполковником. Откуда же мне было знать, что такие люди ездят в булочную на такси...

Ой, как я года в три-четыре тащился по Казаченко.
Занятно, что момент включения кассетника теперь считывается иначе - разбудили, мол, демонов.

Когда я был мелкий, родители иногда затевали разбирать залежи в кладовке и на антресолях. Антресолей у нас было богато, аж целых три. Кстати, долгое время я был уверен, что в "Вороньей слободке" бабушка жила именно на таких антресолях, скукожившись в коробке над коридором коммуналки.
Разбор залежей, как правило, заключался в том, что из закромов выволакивалось несколько чемоданов, из них вытряхивался различный занимательный хлам наподобие старых конспектов и фрагментов неидентифицируемых приборов, коридор заволакивало клубами пыли с привкусом канифоли, а я путался под ногамы и удивлялся - такие груды говна, но даже пятилетнему ребёнку трудно найти в них что-то интересное. Потом что-то выкидывалось, что-то откладывалось на потом, чемоданы обязательно возвращались на прежнее место, а освобождённый от хлама коридор выглядел необыкновенно свежо и ново.
Сейчас нечто подобное происходит на работе. Я же говорил, что история циклична? Если я начинаю работать в Историчке, ровно через год в ней начинается ремонт книгохранилища. Ну вот. Догрузили остатки книг, теперь выносим сейфы, в которых те книги стояли. Сейфы, ссука, тяжёлые, но лучше я буду их носить, чем залипать в комп, обложившись листовками, - это хотя бы бодрит. Сегодня узнал, что, оказывается, мой напарник - бывший директор школы. А у нас его презентуют как "вон того узбека, который может поставить книги в телегу не вверх ногамы".
Помимо книг, в сейфах обнаруживалось некоторое дерьмо, как-то воздуходув с возможностью обогрева, старая гарнитура от старого сименса, винты, идеально подходящие под мой системник, труп бабочки-крапивницы и бесхозные микрофильмы, промаркированные ГОПБ и явно забытые. По мере выноса дров из хранилища вздымалась застарелая пыль с неизвестно откуда взявшимся знакомым привкусом канифоли, по углам гуляло эхо, а я смотрел на меняющуюся топографию и тихо изумлялся.
Ещё ранее меня изумляла разница восприятия, в какой-то момент чорные холодные ебеня в отдельно взятом помещении, на которые я смотрел в первые дни с некоторым ужасом, превратились в уютные закрома, знакомые до последней полки. А теперь их распотрошили, вместо закромов с лабиринтами - гигантские пространства, по которым гуляет эхо, больше не пахнет книгами, по полу раструшены формуляры и мусор, и сколько не подметай, чище не становится, потому что нарушено что-то внутре.

Наиболее полное и совершенно необъяснимое ощущение безысходности я вынес из раннего детства. Чтобы добиться эффекта, необходимо раздобыть чугуниевую ванну, газовую колонку, и немного ими попользоваться поздним вечером, чтобы колонка гудела и подмигивала синим пламенем, а струя из крана шумно ударялась в чугуний. Когда наконец заворачиваешь кран, колонка прощально пыхает и гудящее в ней пламя сдувается до молчаливого синего язычка, а на потрескавшуюся эмаль чугуниевого дна ванны в наступившей тишине гулко падают последние капли. Если вы всё правильно сделали, из чорной бездны за крестовиной отверстия перелива в этот момент на вас посмотрит БЗСХДНСТ, а вы услышите шорох движения планет за стенами дома. Это катается Слендермен в гробу на колёсиках.
В жизни моей было много куда более осмысленных безысходных ситуаций, и в детстве в том числе, но ни одна не наполняла душу такой чорной тоскою, как эта умирающая капель в чугуниевое дно среди внезапной тишины.

Когда я, в бытность свою девятнадцатилетним Сундуком, шёл устраиваться в Историчку, в какой-то момент словил инсайт. Перед внутренним взором выстроилась чёткая картина: сидит Сундук за кондовым столом и общается с читателями (на этом месте уже стало дурно, бо я всегда был социофобом). За спиной в полумраке - малая родина в виде стеллажей, набитых литературой. Сгущаются сумерки, Сундук надевает свою солдатскую шинель, по-хозяйски выключает свет и гремит ключами, запирая цитадель науки. То есть это всё представилось одномоментно, как некий сюжет из книги или из сна, промелькнуло и забылось, а когда я начал свой путь грузчика-разнорабочего, эта картинка окончательно поросла мхом и пылью, как не имеющая ничего общего с библиотекарским трудом.
Спустя одиннадцать лет сюжет не то что материализовался, а стал обыденностью, разве что шинель давно канула в небытие. В один из вечеров ходил себе, обесточивал помещения, запирал двери, и внезапно понял - вот оно, йа это видел.

Когда смотрю на свои старые фотографии, воспринимаю их спокойно и отстранённо, как изображения некой фарфоровой куклы, которая разбилась (сказал Сундук, психанувший и выпиливший к хуям все фоточки, до которых смог дотянуться, но то было раньше). А вот это истинно говнарское фото мне очень нравится, и теперь я созрел для того, чтоб его запостить.


Автор k0tofeich