Колумбус Хризостомус Зоммервельт

Есть у меня манера спросонья либо затирать псевдоисторические телеги о первых коммунистических деятелях, либо петь "Интернационал" - должно быть, это неосознанная реакцыя на слово "Вставай". Вот и сегодня.
Еще не проснувшись, исполняю первый куплет "Интернационала".
- А дальше? - спрашивает терпеливая моя супруга, явно не из желания продолжения концерта, а чтобы я проснулся наконец.
- Кругооом откроются порталы,
и ииих не надо долго ждать,
с Ин-тер-на-цы-о-нааа-лом
приятно колдовааать!

Первый раз эстонские банки для круп, красные в горошек, я увидел в далеком детстве в переиздании "Книги о вкусной и здоровой пище" о 1977 годе на интерьерных фото кухни. И возгорелся. В ответ на "Купиии!" родители подумали, что и впрямь негоже хранить бакалею в стеклянных банках, отец откуда-то приволок жестяные банки с пальмами, мотивируя это тем, что пальмы круче, соорудил специально под них полочку, и пальмы, в общем, действительно кухню украшали. Но эстонские банки меня не отпускали.

В 2008 году, еще до пришествия Собянина и хреновацыи, в соседнем районе сносили квартал панельных пятиэтажек. Тогда еще не додумались сразу же намертво заваривать подъезды, в результате я получил занимательную прогулку по выселенным квартирам. Поражался разнообразию интерьеров, у кого на кухне потолок по диагонали поделен на красный и синий (я серьезно), у кого стены в комнате разрисованы сказочными птицами, а кто-то бережно хранил ПСС Брежнева - и читал его!! там закладки были, подчеркивания и комментарии на полях. А в одной из квартир жил брат Валентина Пикуля (я все еще серьезно).

И вот там на одной из кухонь я снова встретил этот набор вожделенных банок в горошек. Пофотографировал, пострадал и ушол, но страдать не перестал. В итоге через неделю я снова поперся в выселенный квартал, на этот раз с баулом наготове. Не учел я одного, за неделю квартал освоили. В комнате, где стояло ПСС Брежнева, спал бомж, а в кухне с банками перебили окна. Все дни шел дождь, и банки без присмотра как-то резко погрустнели и покрылись ржавчиной. Я все равно их утащил, радостно громыхал баулом через весь район, но в итоге они годились только на поэстетствовать, и через несколько лет, скрепя сердце, я их отнес на помойку.

На днях гуляли с супругой моей нервической по тем местам, уже застроенным, и я вспомнил эпопею с банками. Штош, вдохновились оба, полезли на Авито. Там нашелся почти полный набор в идеальном состоянии, причем довольно близко. И давеча я за ними отправился.

Приезжаю. Там несколько домов № 37. Просто 37, 37/1, 37А, 37Б. Мне нужен 37А. Район - классический спальник в ебенях, одинаковые панельки (и среди них внезапно - заброшенная девятиэтажка), причем таблички с номерами домов если и есть, то хорошо законспирированы. И, как назло, никого вокруг. Наконец заприметил какого-то товарища во дворе.
- Дратути. А где тут дом 37А?

В ответ товарищ сделал сложный жест, поколдовал в телефоне и подсунул его мне под нос, мол, сюда говори. Ладно, думаю, глухой, наверно. Бывает. Повторил в телефон. Но нет, телефон ему перевел вопрос так же голосом на язык, который я не опознал (не азиат, во всяком случае). Так же через приложение товарищ сообщил:
- Друг, я не могу тебе этого сказать, потому что я тут не живу.

Но тут подошла подруга товарища, заинтересовалась, чем мы тут занимаемся, и предложила в английский. Собрав в кучку все свои познания, я спросил, ват намбер оф зис билдинг, патамушта ай нид фети севен А, а не просто фети севен, энд фети севен как его блять, слэш ван.
- Еее, - обрадовались пришельцы, - зис из фети севен А. Фети севен ЭЙ!

Пошел к назначенному подъезду, встретился с продавцом, забрал наконец банки.
- Как у вас интересно, - говорю, - такой отдаленный район, ни метро, ни гостиниц, и при этом единственный встреченный человек во дворе - иностранец. Адрес, блин, нормально не у кого уточнить.
- Да хрен его знает, - отвечал продавец, - я тут всех знаю, такой тут не живет.

Банки, кстати, отличные. Помыл, можно использовать.

По жаре вечером прихожу и падаю в полусон-полубред. Снятся при этом занимательные инструкции и полезные советы.

Лайфхак первый. В метро регулярно устраивают карательные рейды на предмет перчаток, при этом погоды нынче жаркие. Поскольку форма перчаток никем не утверждена, надеваем на ладони по аптечной резинке и делаем вид, что это перчатки. И не жарко, и каратели удовлетворены.

Лайфхак второй. Суп в хлебе - довольно популярная штука, но все-таки это скорее ресторанное блюдо. Чтобы самостоятельно приготовить бюджетную версию, нужно взять банку белой фасоли в собственном соку и пойти в Тимирязевский лес. Там надо найти пень с подходящим по размеру дуплом, вывалить в дупло фасоль и есть прямо из пня.

Не спрашивайте.

Этот май - чародей, этот май - баловник, этот май - самый ненавистный месяц. Самая ебучая жара, проснувшиеся голодные комары и никаких прелестей пробудившейся природы. В апреле разноцветные деревья, светящиеся по ночам, и внезапно летний шум улиц, в июне листва наливается и начинает тяжело колыхаться по ветру. В мае кислотно-голубое небо и тупо распустившиеся во все стороны листья: о, смарите, мы тут цветем типа. А вот понюхай. Ты чо не нюхаешь, ты с какого раена?..
Распустилось зеленое говно, расцвело белое, пчхиблять, говно, развелось летающее говно. Сирень из соседней голубятни воняет в окно жженой резиной. На цветение черемухи похолодания так и не случилось. Напалму мне, напалму.

Это будет псто во славу частной собственности.

Однажды так вышло, что мы забыли вымыть казан из-под риса. Я его поставил в угол, чтобы место на столе не занимал, ну и как-то он выпал из поля зрения. А когда о нем вспомнили, там завелось страшное, и далее помывка казана откладывалась, чтобы с этим страшным не встретиться.
Я так и не понял, что за неведомая ебаная хуйня там поселилась, но она проела дырки в стенках. В алюминии, Фридрих! Собственно, поэтому я отринул мысли о коррозии, ибо металл вообще-то зело инертный.
Но дырки были не сквозными, так что мы решили казан реанимировать. Замачивали с перекисью (он добросовестно шипел), прокаливали с солью, всячески отмывали и таки отмыли.
И вот давеча в ночи я решил нанести, так сказать, финальный штрих и обжечь его с маслом. Калил, поливал, обмазывал, к утру развел в доме ацкий газенваген, добился гладенького покрытия, закрывшего проеденные дырки, возрадовался и ушол спать, открыв все окна.
Просыпаюсь, а супруга моя нервическая собирается казан выбрасывать: несколько дней его отмывали, но тут произошла неведомая химическая реакцыя, вернулась хуйня, поедающая алюминий, еще вчера казан серебрился свежеотмытыми боками, а теперь стал чорен и страшен.
И только потому он не был немедленно выброшен, потому что ну это же мой любимый казан, лучше сначала уточнить.

На фоне постоянной термометрии при входе на работу я понял, что эти термометры в принципе показывают количество попугаев в Африке, а также выработал стратегию, чтобы попугаи не показывали 38°С, даже когда эти градусы действительно есть.
А заодно заработал параноечку, ночами сижу и меряю температуру на предмет, пустят назавтра или нет.
Коллеге на прошлой неделе намерили 37° и послали домой, лечиться, вставать на соцмониторинг и протча. Через два часа он вернулся очень злой, с ртутным градусником, на котором красовалось 36,6, и сообщил, что сейчас он охране вставит сначала их термопистолет, потом инструкцыю, а потом нормальный градусник.

Буду краток.
Это был год освобождения. Год, когда все сущее обрело свою истинную цену, год избавления от наносной шелухи. Если не лучший год в моей жизни, то как минимум один из них.
Как ни странно, именно ограничение свободы подарило нам настоящую свободу. Весной, когда мир ебанулся на отличненько, все мы попали в лиминальность. Это было время инициации - для всех, и мы ея прошли. А очень многие - нет.

В детстве очень большое значение для меня имело художественное оформление конца текста в книге. Например, когда богато проиллюстрированная сказка о Маше, весело драпающей от медведя, заканчивается хэппи-эндом, Маша возвращается домой, а под текстом виньетка - Машина кукла под Машиной лавкой в Машиной избе. Или в книжке про Бильбо Бэггинса под последнюю главу художник впихивает дымящуюся трубку, а на следующей странице, где содержание, такого же маленького дракона, игрушечного и совсем не впечатляющего, хотя в процессе дракон пердел огнем и был весьма грозен.
Каждый раз возникает ощущение, будто не то чтобы пришел лесник и всех прогнал, но закончилось что-то жизнеполагающее, и остается только пустой скучный вечер, в котором не происходит ничего интересного.

Я сейчас по работе ваяю масштабную виртуальную выставку про Энгельса. Он мне уже начал сниться и по большому счету в гробу я его видел, но сегодня поймал то же тоскливое чувство закончившейся сказки. Пока делал слайды о прижизненных изданиях, с портретами, фотографиями, карикатурами (оказывается, Энгельс неплохо рисовал), было некое ощущение присутствия. Да, он меня заебал, но вот - живой, ходит, что-то пишет, бухает с Марксом, где-то выступает. А потом добрался до советских библиографий и анализов литературного наследия, и вот где началась тоска. И незачем сюда лепить живые фотки Энгельса, а надо бы найти памятник ему да Марксу, а еще можно фотографию полного собрания сочинений на фон поставить... Пришел лесник, кончилась движуха, живой Энгельс превратился в мертвую стопку унылых книжек. Сказка вся, больше плесть нельзя.

На тридцать пятом году жизни мать наконец начала воспринимать меня как взрослого человека, а не неразумную деточку. Ощущение от этого странное, однако ж отрадное.

За время карантина одичал, охамел, отрастил большой похуй и заодно ирокез, и возвращение в цивилизацию цивилизованнее меня не сделало. Кажется, на работе мне не дают пизды только потому, что я ценный сотрудник.

Постоянный мотив снов - нужно пробираться через глухие ебеня дворами и переулками, искать проходные подъезды (в сонной реальности они всё ещё существуют), залезать, перелезать и ни в коем случае не спалиться.

Три месяца свергнутого кхуям режима дали о себе знать. Когда всё время живёшь ночью, в какой-то момент ночь становится абсолютной нормой. В итоге, когда вспоминаю, как куда-нибудь ходил в апреле-мае, воспоминания отчётливо дневные. Однажды часа в два ночи, например, мы пёрлись по промзонам Отрадного сквозь грозу в поисках перехода через железную дорогу. Ну, я так и помню. Смурной сумеречный день, с неба поливает, а мы по лужам шлёпаем через какие-то гаражи, хотя на самом деле стояла тьма формата "глаз выколи".

Странно было в разгар лета вернуться в библиотеку, где на календаре остался март. Обрывая листки, не мог отделаться от ощущения, что поломал что-то почти сакральное.

А календарь у меня с Троцким. Напротив на стенке висит портрет Зиновьева. Ко времени возвращения Зиновьев под свирепым взглядом Троцкого почти отклеился.